— Неа.

— И… ты все еще думаешь, что это глупая идея?

— Угу. У тебя редко бывают глупые идеи, но если и есть, эта — самая идиотская из них.

Он достает еще одну кучу одежды из комода, когда я спрашиваю:

— Тогда почему ты мне помогаешь?

Он бросает одежду в чемодан и смотрит мне прямо в глаза. И на его лице отражены все его чувства — расстройство, уступчивость… преданность.

— За последние два года, я, наверно, десятки раз говорил тебе, что все для тебя сделаю. — Он пожимает плечами. — Пришло время таки сделать или уже заткнуться.

И вот… вот поэтому я люблю его. Подозреваю, что поэтому и вы его любите тоже.

Потому что, не смотря на все его ошибки и пороки, Дрю достаточно смелый, чтобы отдать мне все, что у него есть. Положить свое сердце на разделочную доску и дать мне в руки топор.

Он делает вещи, которые ненавидит, только потому, что я его об этом прошу. Он пойдет против своих инстинктов и здравого смыла, если мне это будет нужно. Он поставит свое благополучие, свое счастье на второе место после моего.

Я поднимаюсь, обнимаю его за шею, и прижимаюсь губами к его губам. Спустя мгновение мои ноги отрываются от пола, а его рука зарывается в мои волосы. Его губы ловят мой стон, когда он прижимает меня к себе сильнее.

Я отклоняюсь назад и говорю ему:

— Ты — замечательный.

Он нежно мне улыбается.

— Это всеобщее мнение.

Я улыбаюсь.

— И я тебя люблю.

Он опускает меня на пол, но держит руки вокруг моей талии.

— Хорошо. Тогда ты разрешишь мне поставить три замка на дверь квартиры, в которую ты решишь переехать. И цепочку. И дверной засов.

Я улыбаюсь шире.

— Хорошо.

Дрю медленно шагает вперед, подталкивая меня к кровати.

— И ты не будешь возмущаться, когда я проведу туда сигнализацию.

— Нисколечко.

Мы делаем еще один шаг вместе, будто бы танцуем.

— Еще я подумываю купить тебе одну из тех штук на шею из серии «я упал и не могу подняться».

Я прищуриваю глаза, делая вид, что я думаю над этим.

— Об этом мы еще поговорим.

— И… ты разрешишь провожать тебя с работы до дома каждый вечер.

— Да.

Тут мои ноги упираются в край кровати.

— Я также будут посещать доктора вместе с тобой.

— Даже на секунду не думала, что не будешь.

Дрю берет мое лицо в ладони.

— И однажды, я собираюсь просить тебя выйти за меня замуж. И ты будешь знать, что это не из-за того, что ты беременна, или потому что это скрытая попытка удержать тебя.

У меня в глазах выступают слезы, когда мы смотрим друг на друга.

Хриплым голосом он продолжает.

— Ты будешь знать, что я тебя прошу, потому что ничто не заставляет меня гордиться сильнее, чем сказать: «Это моя жена, Кейт». И года я тебя спрошу, ты ответишь мне «да».

Когда я киваю, одна слезинка катится по моей щеке. Дрю вытирает ее большим пальцем, а я обещаю:

— Непременно.

И потом он меня целует, со всей страстью и желанием, которое он держал в себе последние два дня. Дрю придерживает мою голову, когда мы вместе падаем на кровать. Потом я выгибаюсь, и по моему животу вниз к бедрам расплывается жар, когда я трусь о него там, где он уже твердый и готовый.

Упираясь локтями в кровать у моих плеч, Дрю поднимает голову и бормочет:

— Ну… примирительный секс… или секс перед расставанием? Потому что у меня есть фантастические идеи для того и для другого.

Я раздвигаю ноги шире, устраивая Дрю между ними.

— Это, определенно, примирительный секс. Может, чуть-чуть давай-сделаем-перерыв секс. И полностью последний-в-этой-квартире секс. Это много дел — так что это займет много-много времени.

Дрю улыбается. И эта его мальчишеская, очаровательная улыбка — одна из моих любимых — появляется у него только по особым случаям.

— Обожаю ход твоих мыслей.

И мы не покидаем кровать весь оставшийся день.

Эпилог

Восемь месяцев спустя…

Ну вот… я снова начал ходить в церковь. Каждую неделю. Иногда дважды в неделю.

Угу — это я, Дрю.

Давно не виделись. Скучали по мне? Судя по вашему виду на лице, который говорит «Хотелось бы запихать твой член в автоматическую точилку для карандашей»… думаю, что нет.

Все еще злитесь? Не могу сказать, что я вас за это виню. У меня ушло три недели, прежде чем я перестал хотеть надрать самому себе зад, когда смотрелся в зеркало. На самом деле, как-то вечером, когда мы с ребятами праздновали одну глобальную сделку, которую заключил Джек, и после нескольких стопок Йегера, я умолял Мэтью пнуть меня по яйцам так сильно, как он только мог.

Потому что я не мог избавиться от взгляда Кейт в ту ужасную ночь, когда она от меня уходила. Он преследовал меня снова и снова, как один из тех фильмов по кабельному телевидению, который постоянно показывают, но который никто не смотрит.

К счастью для меня, Мэтью отказался. И к еще большему счастью — с ним не было Долорес, она то, думаю, была бы более чем счастлива исполнить мою просьбу. Дааа — список задниц, которые мне пришлось целовать в последние несколько месяцев — длинный. Прям как конвейер. Кейт, Долорес, Кэрол, мой отец, Александра…

Я затарился бальзамом для губ — так не хотелось их стереть.

Вы многое пропустили. Я постараюсь ввести вас в курс дела.

* * *

Что вам известно о годах восстановления? У любой великой команды по бейсболу есть такие. Черт, у Янки они бывают через каждый год. Целью года на восстановление является не выигрыш Мировой Серии. Он нужен для того, чтобы развивать силу, выявить ваши слабые стороны. Сплотить команду… сделать ее сильной.

Вот на что были похожи те недели для меня и Кейт, после того, как она, нахрен, съехала. Она недолго искала новую квартиру. Одна спальня, меблирована, приличный район. Она была маленькой… моя сестра назвала ее причудливой. А если быть объективным, я бы назвал ее довольно милой.

Но объективность, на самом деле, не мой конек, так что она была идиотской. Я ее ненавидел — каждый ее миллиметр.

Первый понедельник, когда Кейт и я вернулись к работе, был не очень приятным. Мой отец затащил нас в свой кабинет и усадил обоих, чтобы мы прослушали Лекцию.

Это способ наказания, который он разработал в те времена, когда я был еще ребенком, когда он понял, что отлупить меня за проступки было не таким эффективным, как принято считать. Старик, тот еще говорун — Венди Девис [38] и рядом не стояла — и мог он проделывать это часами. Были времена, когда я, действительно, думал, что лучше бы он меня ударил, было бы намного проще.

Долгая словесная порка, к которой он прибег именно в тот день со мной и Кейт, включала в себя такие слова, как «разочаровали» и «злой рок», «инфантильность» и «самокритика».

В конце он объяснил, что в его жизни было две великих любви — его семья и наша компания — и он не позволит одной разрушить другую. Так что, если я и Кейт еще когда-нибудь позволим нашей личной жизни влиять на профессиональную, кто-нибудь один из нас или мы оба пойдем искать работу в другом месте.

В общем-то, я думал, что это было довольно великодушно с его стороны. Если бы я был на его месте, я бы выкинул из компании свою задницу. Потом, когда мы сказали, что он станет дедушкой в третий раз… Ну, скажем, что эта новость оказала огромное влияние на наше примирение.

Кейт и я виделись каждый день, на работе и после нее. Без ночевок, но у нас были свидания — ужины, концерты, прогулки по Центральному Парку, долгие разговоры по телефону, которым в пору тягаться с подростковой глупой девичьей болтовнёй. Разговаривали мы много. Думаю, в этом и был весь смысл.

Ничего не скрывали. Обсуждали все. Говорили о наших комплексах — неуверенности в себе — она, как сорняк; если сразу от нее не избавиться, начинает размножаться. И прежде, чем вы это поймете, ваш сад превратиться в джунгли Вьетнама.

вернуться

38

Венди Дэвис — политик.